Неточные совпадения
Следовательно, надо зорко смотреть около, не лежит ли праздно несделанное дело, за которым явится на
очередь следующее,
по порядку, и не бросаться за каким-нибудь блуждающим огнем, или «миражем», как
говорит Райский.
— Прости ему, Господи: сам не знает, что
говорит! Эй, Борюшка, не накликай беду! Не сладко покажется, как бревно ударит
по голове. Да, да, — помолчавши, с тихим вздохом прибавила она, — это так уж в судьбе человеческой написано, — зазнаваться. Пришла и твоя
очередь зазнаться: видно, наука нужна. Образумит тебя судьба, помянешь меня!
Говоря это, он прицелился и выстрелил в одну из свиней. С ревом подпрыгнуло раненное насмерть животное, кинулось было к лесу; но тут же ткнулось мордой в землю и начало барахтаться. Испуганные выстрелом птицы с криком поднялись на воздух и, в свою
очередь, испугали рыбу, которая, как сумасшедшая, взад и вперед начала носиться
по протоке.
Все подходили
по очереди к Гарибальди, мужчины трясли ему руку с той силой, с которой это делает человек, попавши пальцем в кипяток, иные при этом что-то
говорили, большая часть мычала, молчала и откланивалась.
Не
говоря уже про Танги и Ванги, даже Палево считается далеким селением, а основание новых селений немного южнее Палева,
по притокам Пороная, поставило даже на
очередь вопрос об учреждении нового округа.
Изменилась, в свою
очередь, и Муза Николаевна, но только в противную сторону, так что, несмотря на щеголеватое домашнее платье, она казалась
по крайней мере лет на пять старше Сусанны Николаевны, и главным образом у нее подурнел цвет лица, который сделался как бы у англичанки, пьющей портер: красный и с небольшими угрями; веки у Музы Николаевны были тоже такие, словно бы она недавно плакала, и одни только ее прекрасные рыжовские глаза
говорили, что это была все та же музыкантша-поэтесса.
— В мою
очередь, спасибо тебе, князь, — сказал он. — Об одном прошу тебя: коли ты не хочешь помогать мне, то,
по крайней мере, когда услышишь, что про меня
говорят худо, не верь тем слухам и скажи клеветникам моим все, что про меня знаешь!
— Видите, братцы мои, как она
по ряду всю нашу дюжину обирать зачала, —
говорил он, — вот уже и Николай Афанасьевич помер: теперь скоро и наша с отцом Захарией придет
очередь.
Один из распорядителей выступал на средину, провозглашал тост: «За здоровье его превосходительства!» — и все дружно подхватывали: «Прощайте, ваше превосходительство!», «Ура, ваше превосходительство!» Его превосходительство, в свою
очередь, обходил кругом стола и
говорил: «Нижайше вам кланяюсь, господа!», «Усерднейше вас благодарю, почтенные мои сослуживцы!» И, смотря
по степени воодушевления, или плакал, или просто только утирал глаза.
— Не
говорил я тебе об этом нашем деле
по той причине: время, вишь ты, к тому не приспело, — продолжал Глеб, — нечего было заводить до поры до времени разговоров, и дома у меня ничего об этом о сю пору не ведают; теперь таиться нечего: не сегодня, так завтра сами узнаете… Вот, дядя, — промолвил рыбак, приподымая густые свои брови, — рекрутский набор начался! Это, положим, куда бы ни шло: дело, вестимо, нужное, царство без воинства не бывает; вот что неладно маленько, дядя:
очередь за мною.
— Да мы будем
говорить без
очереди… так! В чем же, по-твоему, должно заключаться уврачевание?
Его визитной карточки или записки достаточно было, чтобы вас принял не в
очередь знаменитый доктор, директор дороги или важный чиновник;
говорили, что
по его протекции можно было получить должность даже четвертого класса и замять какое угодно неприятное дело.
Дело это вышло из того, что Марье Николаевне, которая не уставала втирать своих братьев во всеобщее расположение и щеголять их образованностью и талантами, пришло на мысль просить Ольгу Федотовну, чтобы та в свою
очередь как-нибудь обиняком подбила бабушку еще раз позвать к себе богослова и
поговорить с ним по-французски.
Но сторонники мысли о подкопах и задних мыслях идут еще далее и утверждают, что тут дело идет не об одних окольных путях, но и о сближениях. Отказ от привилегий,
говорят они, знаменует величие души, а величие души, в свою
очередь, способствует забвению старых распрей и счетов и приводит к сближениям. И вот, дескать, когда мы сблизимся… Но, к сожалению, и это не более, как окольный путь, и притом до того уже окольный, что можно ходить
по нем до скончания веков, все только ходить, а никак не приходить.
Читали
по очереди девушки: и пока ходила плакать одна, читала другая. И, шутя утверждая бессмертие жизни и бесконечность страдания, Елена Петровна вытирала под очками глаза, потом снимала и прятала в футляр,
говоря со вздохом...
Если жилые помещичьи усадьбы александровского времени, за некоторыми исключениями, принадлежали к известному типу, о котором я
говорил по поводу Новоселок, то заезжие избы в имениях, где владельцы не проживали, носили, в свою
очередь, один и тот же характер исправной крестьянской избы.
Тот только почесал затылок; комик сидел насупившись; Мишель что-то шептал на ухо Дарье Ивановне, которая, чтоб удержаться от смеха, зажала рот платком. Фани вся превратилась в слух и зрение и, кажется, с большим нетерпением ожидала, когда
очередь дойдет до нее; наконец, пришла эта
очередь.
По ходу пьесы она сидит одна, в небольшой комнате, шьет себе новое платье и
говорит...
— Что же, — возражаю я ему в свою
очередь, — денежные средства? По-моему, ваши денежные средства вовсе недурны: жалованья вы получаете около трехсот рублей серебром, именье… хоть вы и расстроили его, но поустрой-те немного, и одной оброчной суммы будете получать около шестисот серебром; из этих денег я бы на вашем месте триста рублей оставил матери: вам грех и стыдно допускать жить ее в такой нужде, как жила она эти два года. Извините, я
говорю прямо.
Слушает — Никитишна сказку про Ивана-царевича сказывает. Слышит, как затеяла она, чтоб каждая девица
по очереди рассказывала, как бы стала с мужем жить. Слышит, какие речи
говорят девицы улангерские, слышит и Фленушку.
Бауакас с калекой пошли к судье. В суде был народ, и судья вызывал
по очереди тех, кого судил. Прежде чем черед дошел до Бауакаса, судья вызвал ученого и мужика: они судились за жену. Мужик
говорил, что это его жена, а ученый
говорил, что его жена. Судья выслушал их, помолчал и сказал: «Оставьте женщину у меня, а сами приходите завтра».
[Наемный заместитель рекрута, которому следовало идти в службу
по очереди или
по жеребью, почитался в народе за человека не только «пропащего», но и презренного: о наемщике никогда не
говорили с жалостью, а всегда, как о палаче,
говорили с омерзением, и от солдат ему не было иной клички, как «продажная шкура».
— Но зачем же непременно в Лондон? И для чего тут Лондон? — настаивала меж тем Лидинька Затц, суетливо обращаясь
по очереди ко всем и каждому, — на что нам Лондон! Гораздо же дешевле можно здесь, у себя дома, в своей собственной типографии? Не так ли я
говорю? Не правда ли?
Не
говоря уже о многочисленных представителях слепого, фанатического атеизма, у которых практическое отношение к религии выражается в ненависти к ней (ecrasez Finfame) [«Раздавите гадину!» (фр.) — слова Вольтера
по поводу католической церкви.], здесь в первую
очередь следует назвать представителей немецкого идеализма Фихте (периода Atheismusstreit) [«Спор об атеизме» (нем.) — так называется литературный скандал, разразившийся в Иене в 1799 г.
по поводу статьи И. Г. Фихте «Об основании нашей веры в божественное управление миром», опубликованной в 1798 г. в редактируемом Фихте «Философском журнале».
Говоря о естествоведении, намечал усовершенствования и открытия, которые,
по его мнению, уже становились на
очередь: утверждал, что скоро должны произойти великие открытия в аэронавтике, что разъяснится сущность электрической и магнитной сил, после чего человеческое слово сделается лишним, и все позднейшие люди будут понимать друг друга без слов, как теперь понимают только влюбленные, находящиеся под особенно сильным тяготением противоположных токов.
— Господа, шутки в сторону. Я хочу
говорить серьезно, — сказал Борис Коршунов, — нам необходимо объединиться, собираться друг у друга
по очереди всей компанией, читать классические образцы, декламировать, спорить. Кто согласен — подними руку.
Он, в свою
очередь, поступал так же
по отношению к ней; открывал ей свое сердце, отдавал ей отчет во всех своих поступках, спрашивал у нее, в случае надобности, совета, как поступить, на что решиться,
говорил ей о своей любви, но всегда тоном глубокого уважения, так как взаимность ее чистого сердца опьяняла его, но вместе с тем внушала ему какое-то религиозное чувство.
Говорил очень долго.
По всему залу шли разговоры. Председатель несколько раз давал предупредительный звонок. Докладчик глядел на часы в браслете, отвечал: «Я сейчас!» и все сыпал в аудиторию сухие, лишенные одушевления слова. Самодовольно-длинные и зевотно-скучные доклады были привычным злом всех торжеств, и их терпеливо выносили, как выносят длинную
очередь в кино с интересной фильмой: ничего не поделаешь, без этого нельзя.
Казалось, что эти ужасные зрелища забавляли его — он возвращался с видом сердечного удовольствия, шутил,
говаривал веселее обыкновенного. В восемь часов шли к вечерне, в десятом Иоанн уходил в спальню, где трое слепых
по очереди, один за другим рассказывали ему сказки. Он слушал их и засыпал, но ненадолго, в полночь вставал, и день его начинался молитвою.
Ну-с, а я так замечал, что я уже веду речь не
по порядку, ибо
говорю о казни
по наставлению Жуковского, для чего еще не настала
очередь, и это придет в своем месте впоследствии.